Тео был человеком отходчивым. О том, что кто-то там на него наговаривает, он выкинул из головы в тот же момент, когда вышел из кабинета два дня назад. Эта мысль всегда была на периферии сознания, но не мешала спокойно спать, не заставляла оглядываться по сторонам в поисках того, кто за ним следит. Теодор решал проблемы в тот момент, когда они стояли к нему лицом и не давали пройти, сейчас такой ситуации не было.
Все это время Тео практически игнорировал Антуана, будто того и не существовало вовсе или, может, он совсем затерялся среди огромного количество красно-золотых гриффиндорцев. Особого внимания, по мнению Теодора, Реми не требовалось, раз уж тут начались такие проблемы.
Каждый день, в отличие от того момента, когда Тео откровенно бегал от Антуана, он чувствовал себя прекрасно, ходил на все занятия, не пропускал приемы пищи и нормально общался с однокурсниками. Даже к Гвен пытался обращаться так, будто ничего не произошло, хотя все равно при столкновении с сестрой чувствовал некоторую скованность из-за все еще гложущего неприятного чувства вины.
В жизни Тео будто бы было все нормально, никаких неприятностей или чего-то такого.
Все было хорошо.
В обед третьего числа Антуан откровенно вторгся в его пространство, нарушив маленький идеальный мирок. Тео посмотрел на Реми невыразительным взглядом и тут же отвернулся, но послание услышал. Последовать приглашению или нет, Теодор не знал: он все еще был очень недоволен Антуаном и его длинным языком, который, наряду с исключительно гриффиндорской недальнозоркостью, позволил тому растерпать о о них Гвен.
Но Тео, на счастье Реми, был очень любопытен и с радостью готов был послушать все то, что желают высказать лично ему.
Поэтому он, выйдя из гостиной Слизерина в без двадцати минут восемь, направился к астрономической башне. Теодор оделся очень тепло, даже натянул на себя зимнюю мантию, потому что подозревал долгий разговор. Чтобы не возникло вопросов, свой вечерний поход Тео объяснил огромным долгом по Астрономии. Тут же нашлись желающие помочь, но он всех осадил, заявив, что какая угодно помощь ему явно не требуется, принимать ее абы от кого он не намерен. Наверняка на него кто-нибудь да обиделся, хоть Тео и постарался сказать все шутливо.
Теодор опоздал на пять минут. У него, как и у всех британцев, напрочь отсутствовало понимание пунктуальности, поэтому, по его мнению, он пришел вовремя, да и с его злостью прийти раньше было абсолютно невозможно. Антуан, тем временем, уже торчал на башне и смотрел вперед. Тео прервал это созерцание просторов сдержанным покашливанием, остановился за пару шагов от Реми, сложил руки на груди и кивнул — мол, говори, что собирался.

Антуан обернулся так, будто бы не ждал этой встречи, как манны небесной. Тео даже в некоторой степени почувствовал себя оскорбленным: да как так? А он рассчитывал на бурю эмоций при появлении — и что, ничего?
Теодор повел плечом, делая вид, что уже начал замерзать, хотя на самом деле оделся настолько тепло, будто шел не на башню, а прямиком в промозглый и мокрый декабрь. Впрочем, до декабря-то как раз оставалось всего ничего.
Как бы там ни было, Антуан действительно научился быть более спокойным. Тео усмехнулся, признавая это исключительно своей заслугой и одновременно не принимая того, что подобное, возможно, произошло лишь от его дурного характера.
— Доброго вечера, — подчеркнуто вежливо отозвался Теодор, хотя изначально уж точно не собирался быть правильным и говорить подобные конструкции.
Его предали, обидели и в какой-то степени оскорбили. Как смели?!
Вместе с тем, хорошее воспитание давало о себе знать — правда, Теодору никогда никто не говорил, что нельзя строить недовольную рожу.
Антуан заговорил. Разумеется, как Тео и подозревал, сначала посыпались множественные извинения и оправдания, которых он наслушался еще в тот момент, когда рядом с ними была Гвен. Теодор даже глаза показательно закатил, чтобы Реми понял всю пресыщенность своего собеседника такими поворотами.
Признание в любви он, как и в прошлые разы, пропустил мимо ушей. Тео просто не обращал внимания на такую ерунду, как заверения в высоких чувствах: на словах все мастера, а вот как до дела доходит, многие бегут. Ловить людей на слове было не в правилах Теодора, потому что и сам он не хотел бы быть пойманным на какой-то чуши, которую ляпнет, а потом слушать упреки. Все могут допустить ошибки.
Но одно дело, когда это мелкая ошибка, как признание в любви, а совсем другое — когда нарушенное обещание, которое действительно имеет вес.
— Реми, не части, — Тео недовольно скривил нос. — Я все прекрасно услышал там, незачем повторять второй раз, я не глухой. Если я не удостоил тебя ответа или наорал на тебя, это еще не значит, что ты не был услышан.
Теодор ничуть не смягчился за эти дни, разве что самую малость успокоился.
— Повторения подобного я не потерплю, — Тео сощурился; все это время он надменно усмехался, и только на этих словах улыбка растянулась достаточно широко — он очень долго отрабатывал это жутковатое выражение лица, которое тут же должно было заставить оппонента понять всю серьезность его слов. — А пока можешь считать себя прощенным.
Тео сунул руки в карманы, склонил голову к плечу, моментально убирая свою жутенькую улыбочку и враз становясь все тем же дружелюбным на вид мальчиком-подростком.
— И давай все же определим границы проблем. В мои ты не лезешь, пока я не скажу, хорошо?

Тео закатил глаза, мысленно взывая к Моргане. Когда он говорил о самостоятельном решении проблем, это подразумевало, что решение будет исходить от него одного, причем никто об этом знать не будет. И, возможно, постфактум, когда произошедшее уже останется в прошлом, Теодор сообщит обо всем ближнему кругу.
Но ведь, в самом деле, не мог же Антуан читать его мысли и предугадывать поведение?
Зато он очень старался сгладить момент.
— Если я посчитаю нужным сообщить, то сообщу, — сказал Тео. — В ином случае ты можешь даже не узнать о том, что что-то происходило.
Он погладил Реми по голове, одновременно размышляя о том, насколько вообще плохо поступал по отношению к французу. Теодор не был в него влюблен, он просто позволял себя любить и наслаждался вниманием, причем это явно не осталось незамеченным. Возможно, Антуан и не видел этого или, может, надеялся завоевать его сердце, сам же Тео убеждал себя в том, что ничего плохого он не делает.
Вон, Теодор даже обнимал ласково. Почему он не может быть ласков, при этом не любя? Может.
Тео внимательно слушал Антуана, когда тот жаловался на еще одно взволновавшее его событие.
"Он серьезно?"
Реми закончил. Тео помолчал немного, а потом весело фыркнул, разулыбался и взлохматил Антуану волосы.
— Да какая ж это проблема? — развеселился он. — Ты думаешь, мне никто в любви не признается? Случается периодически, сам знаешь. Не обязательно от этого страдать, на этом ни твоя, ни ее жизнь не закончилась.
Теодор немного отодвинулся, прищурил один глаз и окинул Антуана оценивающим взглядом настолько, насколько позволяло расстояние между ними:
— А что... знаешь, мне даже льстит, что тебе признаются в чувствах поклонницы, а ты вынужден им отказывать!
Еще раз фыркнув, Тео рассмеялся, легонько отпихнул от себя Реми и пошел вперед, чтобы остановиться у края смотровой площадки, как раз там, где, как сумасшедший, выл ветер. В голове мелькнуло, что их могут увидеть, но было слишком темно, а они забрались очень высоко.

Отредактировано Theodore Nott (2014-04-26 22:22:08)

Тео кивнул: его полностью устраивало, чтобы все было по его правилам. Чужие он, конечно, принимал... но только если это были правила Скорпиуса, в остальном любил править бал самостоятельно. Он понятия не имел, какой из него выйдет лидер и выйдет ли вообще, но задора хватило бы на то, чтобы хотя бы вдохновлять.
Вот и Антуана он, похоже, вдохновлял — что на чувства, что на настойчивость.
Это было, как минимум, весело. Тео нравилось.
— Правильно, — мурлыкнул Тео, — либо я, либо кто угодно в любых количествах. Не люблю делить свое с кем-то.
Он был очень расслабленным, игриво-опасным — поддерживал сейчас этот образ настолько, насколько мог, чтобы Антуан, упаси Моргана, не вздумал, что Тео о чем-то там переживает. Вон, он даже перестал думать о том, что их опять могут заметить!
— Иначе я кого-нибудь уничтожу, — так же ласково добавил Теодор то, что не говорил вслух до этого, — только не знаю, тебя или кого-то там другого. Подумаю, конечно, сначала, но... сам понимаешь, это будет не очень.
Тео вцепился пальцами в холодные перила, зажмурился и подставил лицо холодному ветру. Он не сомневался, что Антуан последует за ним, не был уверен только в одном: полезет тот с объятиями или просто встанет рядом. Реми выбрал второе, на что Теодор опять заулыбался.
Насколько он успел понять, Антуан отличался буквально щенячьей преданностью и — что вообще не вписывалось ни в какие шаблоны Тео! — готов был спустить любую грубость или колкость. Теодор по-птичьи склонил голову к плечу, опять разглядывая свалившегося на его голову влюбленного француза.
— Ничего, — он даже не попытался найти достойный ответ, пожал плечами, а потом протянул руку и опять запустил пальцы в волосы Антуана. — Или ты ожидал от меня какой-нибудь романтичной ерунды?
Тео еще раз мотнул головой, будто бы до этого мог не до конца убедить Антуана в своих словах, опустил руку на шею и немного потянул на себя — мол, что стоишь-то? В самом-то деле, влюбленным здесь был не он, приглашал на встречу тоже не он, а вот расстояние, видите ли, уменьшать ему!
И, конечно, нет, все прошлые разы он не учитывал.
— Ты хотел обсудить еще какие-то, м, проблемы? — протянул Теодор, поглаживая шею Антуана и опять приближаясь.
Конечно, при этом он думал, что делает огромное одолжение Реми и, вроде, ему должны быть очень благодарны за его бесконечную щедрость и прочая.
На самом деле сменивший гнев на милость Тео просто лез обниматься, потому что ему так захотелось.

— Вот и правильно, — кивнул Тео, уверенный, в свою очередь, что на романтику вообще не способен и никогда способен не будет.
Антуан стоял вплотную, явно ничего не смущался и чувствовал себя довольным жизнью.
Второе Тео понял уже тогда, когда Антуан его целовал, а его рука была уже где-то в районе живота.
Теодора бросило в жар. Ему враз захотелось отскочить в сторону, потому что здесь и сейчас явно происходило что-то, что выходило за границы, которые он себе выстраивал. Нет, не так. Тео не воспринимал их отношения всерьез, поэтому, как ему казалось, на легких обжиманиях по углам все должно было завершиться.
Рука на его животе в планы Теодора не входила совершенно.
Он замер, напрягся, открыл глаза, которые до этого закрывал и отодвинул голову чуть назад.
— Уроки? — повторил он, даже не сумев сделать интонации игривыми: они так и остались немного пришибленными, сразу выдающими с головой то, что Тео не понял, о чем вообще идет речь.
Они что-то шутили про полеты на метле и французские поцелуи, так? Но они же и так целовались и летали. А тут-то что? Что он упустил?
"Явно какой-то большой образовательный пласт", — осознал Теодор.
Рука Антуана не ощущалась теплом — она просто придавливала одежду к животу и, в общем-то, ничего плохого пока что больше не делала, а Тео уже домыслил себе столько всего, что его за короткий промежуток времени пару раз бросило то в жар, то в холод.
Теодор ведь понятия не имел, сколько там у Антуана было пассий до этого. Еще он не подозревал, что у него самого первым делом появится рефлекс бежать, а потом уже — очень стыдный — продолжать.
Тео, замерший и не шевелящийся буквально несколько мгновений, пока раздумывал над собственными действиями и своей же участью, облизал губы. Щеки ужасно горели, он чувствовал это особенно сильно из-за холодного зимнего ветра, и от этого тоже было неловко.
Пожалуй, Тео слишком редко бывал по-настоящему смущен, поэтому был готов принять свое нынешнее состояние за болезнь.
Он подался вперед, сам целуя Антуана, чтобы, не приведи все горгульи этого его дурацкого Собора Парижской Богоматери, француз не заметил паники.
Тут-то он наконец осознал, что, пожалуй, позицию короля положения терять не стоит.
В конце концов, он тоже бывал невероятно смелым, особенно тогда, когда буквально потряхивало от волнения.
Тео положил свою ладонь на руку Антуана и повел ее дальше — быстро, почти рывком, чтобы ни в коем случае не передумать.

Тео показалось, что он провалился в темноту, а потом его, словно щенка, за шкирку, вышвырнуло обратно в реальность. Голос Скорпиуса прозвучал, как гром среди ясного неба. Теодор не ожидал вообще ничего постороннего, он был ужасно испуган, его едва ли не трясло, а тут — бац! — то, что даже в самом страшном кошмаре не приснится.
Он отпрянул от Антуана, как обжегшийся огнем, и едва не заорал. Наверняка он того самого щенка сейчас и напоминал: взъерошенный, весь какой-то пришибленный, едва не умирающий от стыда.
Слова Скорпиуса Тео услышал, но сначала не понял. Потом, когда понимание пришло, он покраснел еще сильнее. Единственное, что пришло ему в голову: нужно прыгать с Астрономической башни немедленно, чтобы не было проблем. Когда сознание прояснилось, Теодор открыл рот, захлопнул его, открыл снова, прижал к нему руку и громко охнул.
— Скорпиус... О, Моргана... Скорпиус...
Если он не знал, что делать в случае с ухаживаниями Антуана, просто плыл по течению, то сейчас Тео тем более растерялся.
Кажется, никакой правильной реакции тут быть и не могло. Он медленно отнял руку от рта, потянулся к затылку и схватил себя за волосы.
"Я его подвел. Я подвел Скорпиуса. Я ему обещал и не сдержал обещание".
Когда, совсем недавно, он застал Гвен с Антуаном, Теодор был ужасно зол и чувствовал подставленным себя, а теперь подставил сам. Тео ничего не стоило кого-то предать, обмануть или сделать что-то подобное, но Скорпиус не входил в число тех людей, с которыми можно было так поступать. Его внимания приходилось добиваться очень долго, на старания, чтобы догнать его во всем, было приложено невероятное количество усилий. Теодор и вовсе жил только тем, чтобы перегнать Скорпиуса, и теперь, когда тот разочаровался в нем, все могло потерять смысл.
А ведь сейчас, на этой башне, ситуация была еще хуже, чем в спальне, когда они обсуждали внезапно появившиеся отношения с Антуаном.
Тео быстро глянул на Реми, чтобы удостовериться, что тот действительно здесь. Все происходило в реальности: дул холодный ветер, от его шума звенело в ушах. Это не могло быть простым жутким видением.
— Как — говорят?.. — промямлил Теодор.
Он снова смотрел на Скорпиуса и очень надеялся, что тот махнет рукой, подойдет, потреплет по голове и попросит быть осмотрительным в дальнейшем. Как всегда.
"Я его подвел".
Теодор сглотнул. Он прекрасно видел, что Скорпиус зол на него, а это было не допустимо, страшно, кошмарно! Нужно было что-то делать, но что именно? Броситься ему в ноги?
Всю браваду Теодора, с которой он вел себя с Антуаном, как рукой сняло.
— Скорпиус, что мне делать? — испуганно прошептал он, потому что боялся, что если скажет громче, его подведет голос. Вопрос был задан скорее о том, что Тео делать, чтобы Скорпиус его простил, не думал больше плохого, чтобы хоть немного изменился в лице. Прощения он даже не просил, потому что понимал: извинения сейчас будут крайне неуместны.
Ему хотелось реакции, но ее-то Тео вполне разумно боялся больше всего.

Скорпиус не очень внимательно вслушивался в то, что мямлил Теодор. Причины и отговорки его не волновали бы даже в том случае, если бы младший Нотт смог бы придумать достойное оправдание, но мальчик, отскочив от своего любовника, бормотал что-то совсем невнятное и, судя по внешнему виду, был готов провалиться сквозь землю.
«Хорошо», — решил довольный произведённым эффектом Скорпиус. Тео всё ещё видел в нём авторитет и дорожил его отношением. Это и тот факт, что Реми не торопился вмешиваться в беседу, давали Скорпиусу нужную фору. Позже, когда они останутся с Тео наедине, он воспользуется ей.
Скорпиус сомневался, что Тео сообщил своему новоявленному парню о том, что, в любом случае, собирается расстаться с ним летом, но Реми никак не отреагировал, а, тем не менее, фраза про отношения была направлена к нему. Как истинный слизеринец, Малфой надеялся, что француз оскорбиться на его слова и уйдёт сам, но тот предпочёл их проигнорировать. То ли подобные обстоятельства его полностью устраивали, то ли он верил свою неотразимость, которая исправит отношение Тео, то ли побоялся вмешиваться в разговор.
«То есть, он либо лжец, либо дурак, либо трус», — сделал свой неприятный вывод Скорпиус, и именно об этом он собирался сказать своему другу.
Несколько дней назад Тео сказал ему, что собирается встречаться с парнем. Скорпиус сперва пытался отговорить его, потом — понять, но, в итоге, закончил этот разговор ни с чем. Тео не любил этого парня, он не был в него даже влюблён, эти отношения для него были всего лишь какой-то прихотью — глупой, ставящей его в неприятное положение перед друзьями, однокурсники, родителями, — но всё же прихотью. Теперь у Скорпиуса складывалось впечатление, что Реми к отношениям с Тео относился аналогичным образом. Все его слова о любви были не более чем сотрясанием воздуха.
Скорпиус не очень хорошо разбирался в людях. Собственные чувства и переживания всегда были для него важнее чувств и переживаний чужих, поэтому он никогда не мог представить себя на месте другого, понять мотивы и побуждения, которые привели человека к тому, к чему сам Скорпиус никогда бы не дошёл. Он никогда бы не назначал секретные свидания в месте, о котором знают все; не завёл бы отношений, которых бы стыдился; если уж на то пошло, он не влюбился бы в парня и не стал бы с парнем встречаться. Но Тео был другим и в его перемене можно было винить только одного человека.
— Пойдём со мной, — произнёс Малфой смягчившимся тоном. — Пойдём и мы всё исправим, — он протянул руку, предлагая Тео самому подойти ближе.
Тео был глупым маленьким мальчишкой, который слишком доверяет чужим словам, а Реми, судя по всему, был действительно настроен получить желаемое прямо здесь, фактически, на улице, и это в ноябре месяце. От подобной мысли Скорпиуса чувствительно передёрнуло, и причиной этого был не холод, а отвращение. Он видел, как Реми проверял свою палочку.
«Неужели он настолько туп, что считает, будто я буду с ними драться?» — удивился юноша. Предположить, будто Реми собирается защищать Тео, он уже не мог. Во-первых, потому что неприятное мнение о французе в нём окончательно закрепилось, а, во-вторых, потому что Скорпиус не мог себе представить ситуацию, в которой кому-либо пришлось бы защищать от него Тео.
«Что ж, только попробуй. Дай мне повод», — с давящей его злостью подумал Малфой, хотя прекрасно понимал, что ему не стоит вступать в какие-либо дуэли. Тем более с тем, кто вызывал в нём настолько сильные негативные эмоции. Последний опыт кое-чему его всё же научил.
— Тебе лучше держать свои руки в исходном положении, Реми, — издевательским тоном произнёс Малфой. — В данных обстоятельствах твоё желание потрогать собственную палочку может быть воспринято двусмысленно.