К этому времени Скорпиусу надоело бессильно злиться, и он начал страдать. Делал он это не увлечённо, постоянно отвлекаясь на сторонние мысли и чувство как-то слишком близкое к голоду. Кажется, пожелание навестить профессора Бёрне до ужина и последующее стремительное возвращение в гостиную, плохо отразилось как на желудке молодого волшебника, так и на его способности воспринимать информацию. Может быть, профессор пытался научить мальчика смирению, но эта наука совсем не давалась Малфою на голодный желудок, и было весьма сомнительно, что поддалась бы на сытый. Чем больше юноша читал о любви, тем меньше понимал, к чему это задание.
После получасовых попыток справиться с докладом собственными силами, Скорпиус всё же посетил библиотеку и взял из неё самый обыкновенный справочник, где, в том числе, было множество определений любви и влюблённости. Именно в них юноша пытался отыскать какую-то зацепку для своего доклада.
Заклинание Amore Infinite вызывало сильнейшую влюбленность, и основная проблема Скорпиуса заключалась даже не в том, что он не понимал назначение этих чар, а в том, что он не мог прикинуть их нестандартные применения. Для Скорпиуса подобное волшебство даровало власть схожую с той, которая была у применившего заклинание Imperio — власть абсолютную, противоестественную, но не совсем запрещённую. Малфой не мог поверить, что подобные чары использовались для какой-то другой, глупой цели и не знал, относить ли эту к стандартным или считать, что тот, кто придумал Amore Infinite, был романтичным идиотом.
Проблема усложнялась ещё и тем, что ему не хотелось делать этот доклад. Именно поэтому Скорпиус упрямо корпел над ним, стараясь сосредоточиться на нежелающих складываться в какой-либо смысл буквах. Он прекрасно знал, что если даст себе слабину и отложит это задание, потом будет сложнее вновь за него усесться. Без выполнения же условий профессора, о клубе пришлось бы забыть.
Когда в дверь его спальни постучались, прошло уже несколько часов после встречи с профессором Бёрне, а Малфой всё злился и негодовал. Впрочем, уровень этих эмоций сильно сбавился с того момента, как юноша увидел стучавшего. 
— Да, заходи, что-то случилось? — с надеждой поинтересовался Скорпиус. Не то, чтобы ему хотелось, чтобы с Мишелем что-то случилось, но корпеть над книгами стало совсем невыносимо и любой отстранённый разговор казался едва ли не освобождением от всех бед. По крайней мере, временным.
— Это… — Скорпиус недовольно отпихнул от себя пергамент и отодвинулся на кровати, освобождая место для Мишеля. — Один преподаватель лечит меня от гордыни путём приучения к трудам научным. По крайней мере, он так думает, — губы юноши искривила нехорошая усмешка. Он до сих пор был качественно не согласен с профессором Бёрне. — А у тебя довольный вид. Значит ли это, что случилось что-то хорошее?

Скорпиус посмотрел на собаку с любопытством. Не то, чтобы его раздражало рычание... В общем-то, до тех пор, пока она не пыталась укусить и вела себя прилично, ему не было до её поведения никакого дела. И всё же странно, что довольно тихий и воспитанный пёс вдруг без особой причины зарычал. Скорпиус не очень хорошо разбирался в повадках животных, подобные вещи его попросту не интересовали, но, тем не менее, кое-то знал даже он. Причём знал из своего горького опыта.
— У моего соседа хорёк, — после коротких раздумий вспомнил Скорпиус. — У этих животных очень специфический запах. Животные часто реагируют довольно резко на него. Полагаю, Сет всего лишь оказался в их числе, — Малфой пожал плечами с деланным равнодушием. Ему в хорьке не нравился далеко не только его запах, поэтому он готов был обвинять тварь в любых грехах, но в этот раз, судя по всему, оказался прав.
— Так или иначе, ни хорька, ни его хозяина здесь нет, и выгнать их ещё раз вместе с запахами не удастся, — юноша вздохнул. Он предпочёл бы соседей с менее вонючими животными. Впрочем, мысль эта очень скоро его покинула. Соседей ему уже не сменить, поэтому думать о них было бессмысленно, а вот Мишель говорил о довольно любопытных вещах.
— Даже так? — Скорпиус немного иронично приподнял бровь, скорее поддерживая тон беседы, которую задал Мишель, чем проявляя какие-либо сомнения. — Что ж этот тип заслуживает наказание. И что же ты собираешься делать? — с любопытством спросил он. Юноши искренне заинтересовала перспектива, которая затронет, действительно, чересчур гордого профессора, зачем-то оскорбившегося на слизеринца-иностранца.
— А это… — юноша немного нахмурился, глядя на пергамент, на котором так и не набралось и десятка предложений. Он скорее угадал, чем догадался, о чём подумал Мишель и, пожалуй, если думать в этом разрезе, то из скучного занятия, действительно, вполне могло выйти что-то весёлое. — «Вот только я не могу позволить себе веселье», — вздохнул Малфой, буквально физически ощущая отвращение и к работе, и к преподавателю, который её задал.
— Тут всё немного сложнее, — улыбка Скорпиуса стала немного раздосадованной и печальной. — Дело в том, что мне действительно необходимо, чтобы он принял моё желание исправиться за чистую монету и не почувствовал подвоха. Понятия не имею, как это сделать. Придумал же задание… — он вновь вздохнул и, собрав пергаменты и книги в стопку, убрал их с кровати. — Ты же знаешь профессора Бёрне?

Скорпиус с недовольным видом кивнул, но продолжать разговор о хорьке не стал — тема была далеко не самой приятной. Этот зверь доставлял ему немало неудобств, но по-настоящему досадным было то, что Альбус приобрёл его словно бы в насмешку над Малфоем. Немногим в Хогвартсе известен тот случай, когда Злобный Глаз Грюм в качестве наказания превратил его отца — Драко Малфоя — в хорька, но Скорпиус был уверен, что Поттеры знали об этом. От одной мысли, что Альбус осмелился настолько охаметь, лицо Скорпиуса становилось непроницаемым и злым, хотя эта обида была давней и мстить за неё он уже не хотел.
— Экзотическое животное… — юноша проговорил эти слова вслух и улыбнулся — неожиданное совпадение (если его можно считать таковым) показалось ему крайне забавным и рассеяло то лёгкое раздражение, которое вызвал хорёк одним воспоминанием о себе. — У меня в качестве такого животного египетская летучая собака. Впрочем, не то, чтобы я намеренно выбрал именно это животное и именно экзотическое. Собаку подарила мне девушка.
«И она доставляет гораздо меньше неприятностей», — мысленно закончил он. Скорпиус, который никогда особо не любил животных, к своему питомцу относился лояльно, очень радовался его успехам и полезности. Именно поэтому в его голосе звучала гордость и довольство.
— Оу, — юноша задумчиво улыбнулся, услышав объяснения. В первую очередь, он оценил не столько комичность ситуации, сколько хитроумность плана. Профессору будет совершенно не к чему придраться, и от бессильной злобы он, возможно, будет не только глупо выглядеть, но и совершит ошибку. — Умно, — заключил Скорпиус. — Многие потеряли бы терпение и сделали какую-нибудь глупость, но твой план чудесен. Надеюсь, профессор не разочарует своей реакцией, — улыбка Малфоя стала ехидной. Он всё ещё не простил ни поведение преподавателя, ни снятых баллов. Скорпиус очень не любил самодовольство сочетающееся с глупостью, а бездарный ни на что неспособный старый профессор был именно глуп.
— Держи меня в курсе, — предложил юноша. — Всегда приятно послушать о том, как наносят удар по чьей-то гордости, — Скорпиус вновь улыбнулся, но в тот же момент улыбка угасла. Бёрне обвинил его в том же и, похоже, ему также нравилось наблюдать за тем, как мучается юноша, вынужденный перешагивать через свою гордость.
Раньше Скорпиусу нравился этот профессор, но теперь он злился, даже просто называя его имя. Такая злость была во многом бессмысленной, но избавиться от неё не было ни одного шанса. Профессор предал его. Скорпиус всегда знал, что он использует его в своих целях и сам пользовался теми возможностями, которые Бёрне ему предоставлял, но всё же отношения, которые их связывали, казались ему более близкими. Осознав антипатию профессора, Скорпиус почувствовал обиду и неудобство. Он никогда не умел очаровывать и не боролся за понимание, ему всегда было достаточно тех, кому он, по каким-то причинам, нравился и эта позиция его не подводила до сегодняшнего дня.
«И что я теперь должен делать?» — в очередной раз задал самому себе вопрос Малфой и угрюмо вздохнул.
— Нет, конечно, — он чуть раздражённо повёл плечами и усмехнулся. — Ни оценки, ни баллы не волнуют меня настолько сильно, чтобы идти ради них против себя. — Скорпиус нисколько не злился на вопросы Мишеля, его просто злила эта ситуация. Злила настолько, что ему хотелось поделиться ей с тем, кто может понять. Мишель, как казалось Скорпиусу, вполне на это способен.
— Причина в другом. — Малфой на какое-то время замолчал, задумчиво рассматривая лицо юноши, который совсем недавно ему практически не нравился просто потому, что был довольно сильно похож на него, а сейчас вызывал искреннюю симпатию по той же причине. Что-то для себя решив, он потянулся к палочке и двумя привычными жестами наложил на комнату чары: одну, чтобы их никто не услышал, и вторую, чтобы никто внезапно не зашёл в комнату. Скорпиус всегда был осторожен в подобных вопросах.
— Ты уже знаешь, что у нас в стране нельзя изучать Тёмную Магию, — подавшись немного вперёд, заговорил Скорпиус, — но я изучаю её. Профессор Бёрне учит меня. Точнее сказать, учил, — юноша заметно сморщился. — Теперь больше похоже на то, что он воспитывает меня, шантажируя этими занятиями. Это неприятно, — вздохнул он.

— Хм... Я не уверен, что все будет настолько эффективно, но, по крайней мере, процесс может доставить тебе удовольствие, — заметил Скорпиус задумчивым тоном. Действительно, профессор Джонсон не напоминал человека, способного осознать свои ошибки просто от того, что его уели  в одном вопросе. Так что вряд ли от одного общения с Ру он научится не оскорблять студентов. Скорее всего, подобное поведение мистер Джонсон воспримет, как издевательство. И будет, в общем-то, даже прав. — Ты уже придумал эту фразу или собираешься импровизировать? — поинтересовался Скорпиус.
В целом, на подобную месть у него, скорее всего, не хватило бы терпения. Скорпиус легко отвлекался от своей злобы, и, если ему не напоминали о ней, довольно быстро забывал обиды, а, если не забывал, предпочитал действовать более жестко. Так крыса, о которой он мельком услышал в коридоре, казалась ему куда более доступным способом достать профессора. С другой стороны, этот же способ был куда более очевидный, а путь, который пошёл Мишель, по сути, защищал его от любых претензий и жалоб Джонсона.
«У него довольно практичный склад ума», — про себя подумал Скорпиус. Изначально у него сложилось несколько иное мнение о Мишеле. Не сказать, что оно было хуже, но он казался ему человеком, который скорее пойдет на принцип, чем станет искать выгоду. Гордым и эгоцентричным человеком. Сейчас это мнение не изменилось, но Скорпиусу явно удалось взглянуть на него под другим углом.
— А та крыса, действительно, дело твоих рук? — поинтересовался Малфой с нескрываемым любопытством. Всё-таки это было не какое-то там проклятье или банальная и мерзкая шутка с навозными бомбами. Использовать мертвую крысу, наверное, тоже было мерзко, но то как он её использовал, вызывало почти восхищение.
— Честно сказать, тут даже вопрос не столько в уставе школы. Я в принципе не уверен, что подобная деятельность сколько-то легальная, — Скорпиус не смог подробней расспросить своих родственников, чтобы у них не возникло подозрений, но одно он усвоил достаточно точно — попадаться не стоило.
У Скорпиуса были свои причины, по которым он не угрожал и не давил на Бёрне. Во-первых, ему действительно нравился этот преподаватель. Иначе он бы и не доверился ему. Во-вторых, он не хотел прерывать обучение. Просто не хотел. Клуб стал для него чем-то настоящим и важным. И, в-третьих, он не окажется в удобном положении, если объявит, что его даже насильно, но учили темной магии. И его отец тоже. Скорпиус был достаточно эгоистичным, чтобы совершать необдуманные поступки, но намеренно ставить под угрозу репутацию семьи, он бы не стал. У Бёрне был достаточно резкий характер. Неизвестно, как он отреагирует на такое. И Бёрне был в хороших отношениях с отцом.
Всего этого Скорпиус, конечно, не рассказывал. Да и Ру вряд ли интересно услышать объяснения.
— Ты это серьёзно? — Скорпиус приподнял бровь и вопросительно посмотрел на Мишеля. В его предложении таилось простое и заманчивое решение большей части проблем, которые сейчас были у Скорпиуса. Но были в нём и слабые стороны. Всё же темная магия — это не игрушки. Скорпиус не был уверен, что студент может успешно обучать такому рискованному виду деятельности. И к тому же Ру окажется в неприятное положение, если их все же поймают.
— Мне интересно твое предложение, но разве это не опасно для тебя? Если нас поймают, ты попадаешь под удар, — честно предупредил он. В этот момент Скорпиус не думал, что Ру навсегда займет место преподавателя, но на то время, пока Бёрне демонстрирует свои воспитательные таланты, прерывать деятельность клуба не хотелось бы. И Ру действительно мог бы ему в этом помочь. — «Это было бы замечательно!»

— На уроке или семинаре? — предположил Скорпиус. Он сомневался, что занятия Джонсона так уж популярны. По крайней мере, среди тех, кто окончил основной курс, и всё же кто-то туда ходил. Наверняка, среди прочих немало иностранных студентов, среди которых профессор пытается быть особенно важным. По крайней мере, именно такое впечатление сложилось у Малфоя.
— Ещё можно подойти к нему во время ближайшего балла или даже просто ужина. Было бы хорошо, если бы тогда же он разговаривал с кем-нибудь действительно важным — директором или деканом, — даже немного мечтательно продолжил юноша. — Кстати, отличная мысль! Нужно выцепить его тогда, когда он будет беседовать с профессором МакГонагалл или одним из деканов. Так Джонсону придётся или сдерживаться и принимать позор молча, или позориться ещё сильнее! — о, Малфой бы посмотрел на такое. Ещё как бы посмотрел.
«К тому же, если сдержаться у Джонсона не получится, будет замечательная возможность пожаловаться на его поведение. Этот профессор предвзят и предвзят крайне неприятно. Он агрессивен по отношению к студентам, и, что хуже, к иностранным студентам, а это недопустимо».
— Понимаю о чём ты, — кивнул Скорпиус, хотя ему показалась странной сама идея о том, что один и тот же язык может сильно отличаться у разных преподавателей. На его взгляд, Мишель говорил грамотно и, что более важно, понятно. Возможно, у него и возникали какие-то сложности с языком, но Малфой их не заметил.
«Интересно, а сам профессор Джонсон может говорить на любом языке кроме английского?!» — мысленно фыркнул Скорпиус, который также был довольно высокомерен и полагал, что иностранцы должны говорить на его родном языке, но, в отличие от профессора, он не требовал от них чего-то невозможного и не придирался к произношению или формулировкам. Более того, если человек был ему приятен, Скорпиусу даже поправлять его лишний раз не хотелось, кроме самых очевидных и неловких случаев.
— Любой бы на твоём месте взбесился, — заметил Малфой, которому тоже очень хотелось побольше узнать о проклятой крысе. Слова Мишеля он сомнениям не подвергал. Зачем? Если этот юноша говорит, что крыса — не его работа, значит, или так оно и есть, или он будет на этом настаивать. И в том, и в другом случае утверждать обратное без доказательств было глупо. К тому же Скорпиусу приятно знать, что профессор опростоволосился даже сильнее, чем ему казалось с самого начала.
— Видимо, Джонсон достал не только тебя,— усмехнулся Малфой. — Интересно, чьё это творенье? Ты знаешь кого-нибудь способного на такое? — среди его студентов таких не было или, по крайней мере, он таких не знал, а это уже показатель. К тому же до приезда иностранцев мёртвые крысы Джонсона не доставали.
«И всё же, как замечательно, что я застал их тогда, в коридоре», — с удовлетворением подумал Скорпиус. Всего одна-единственная встреча не только полностью поменяло его отношение к Мишелю, но и, судя по всему, принесла реальную помощь. Кто бы мог подумать, что практически посторонний волшебник, решится рискнуть ради задумки Скорпиуса. Клуб, который Малфой создал, был для него важным. Он впитал в себя все идеи слизеринца и именно через него Скорпиус собирался их воплощать.
— Тогда попробуем? На этих выходных, — недолго думая, предложил Малфой. — И... спасибо, — добавил он тише, — это, действительно, важно для меня. То, что происходит в этой стране, все эти предрассудки и предосторожности, с этим надо что-то делать. По крайней мере, я так считаю.