Ни черта ты не понимаешь," - Эмма лукаво повела уголком губ. Она не понимала Доминика, Доминик не понимал ее - это нормально. Эмма, несмотря на всю свою сдержанность и холодность, нуждалась в любви, провести остаток дней в окружении близких людей ей хотелось бы даже больше, чем сделать что-то великое... Возможно, потому что она относилась с долей скептицизма к своим шансам внести весомый вклад в развитие магии, и простота уже устоявшихся доверительных взаимоотношений казалась ей привлекательной. Но главное, она понимала - никто не знает, что будет делать в ожидании смерти, она сама не была уверенна в своем ответе, может быть, мисс МакГонагалл принялась бы совершать безумные, сумасшедшие поступки. Возможно, еще и потому, что девушка сама не доверяла себе в этом вопросе, она так скептично отнеслась к словам рыжего.
Хотя, его ответ казался Эмме логичным, она не понимала, что им движет, но причинно-следственные связи между характером и демонстративными поступками Доминика очень подходили к его планам. Отчасти девушке было близко желание оставить после себя след в истории, но чудить она никогда не пробовала, и могла только допустить, что в принципе это возможно, но вот влюбиться - нет. Скорее уже открыто демонстрировать магглам магию, нарушая закон и скрываясь от хит-визардов. "Во имя Света... " Год казался МакГонагалл слишком маленьким сроком, чтобы полюбить кого-то, и уж тем более заводить семью. Она с трудом доверяла людям, еще с большей неохотой открывала свое сердце.
Эмма не считала нужным говорить обо всем этом Уизли, тем более выражать понимание, так как для нее непонимание было вполне естественным и приемлемым, даже удивительным и приятным, учитывая их обычное общение. Никто не обиделся, не злился и не раздражался.
Как оказалось, Эмма решила верно, что она не разбиралась в мотивах Доминика... С чего он полез обниматься? Вот что ему стукнуло в голову? МакГонагалл ошарашено оглядывалась, не видит ли кто этой картины? Когда же девушка убедилась, что никому не было до них дела, она переключила свое внимание на рыжего и собственно сами объятия... Она не знала, как ей правильно отреагировать: погладить по спине, похлопать по плечу, как принято поступать, когда тебя пытаются утешить? Девушка подумала, что ей должно бы смутиться, но она даже не покраснела - объятья были ей приятны и неловки.
- Доминик, со мной все в порядке, - спокойным тоном объявила Эмма на ухо, она так и не решилась прикоснуться к рыжему, дожидаясь пока он сам ее отпустит. Обычно реакция должна была быть резкой, в отношении Доминика - агрессивной, но правда заключалась в том, что ей понравилось быть "умничкой, Эммой МакГонагалл", ей редко говорили милые вещи, а умничке очень нравилась любезность. Не комплименты или положительные оценки, а не заслуженная похвала, когда для нее не требовались причины.

МакГонагалл решила, что стоит сбавить уровень откровенности, слишком эмоциональным вышел ее рассказ. Она не хотела, чтобы Уизли подумал, будто внучка директора слабая плакса, она и так считала, что он был не самого лучшего мнения о своей замкнутой и самоуверенной сокурснице. С Эммой сейчас все было хорошо, и она не испытывала страха. Другое дело, что она не чувствовала себя в безопасности в замке и не разделяла беспечность Доминика. По правде, своей тетке девушка уже не доверяла - убийство профессора, пропажи студентов, странные группы дежурных из слизеринцев и что? И ничего. Администрация школы словно бы относилась ко всему халатно, ожидая пока умрет кто-то еще... Но Эмма не укоряла парня за такое отношение, случись это не с ней, она бы продолжала считать, что у директора все под контролем.
Она могла попытаться объяснить детали Доминику, но ее скрытность протестовала даже под действием зелья, и она переживала, что ее могло накрыть новой волной объятий... Эмме бы вновь стало неловко и она, вероятно, более доходчиво объяснила, что не стоит обнимать МакГонагалл на виду у остальных рейвенкловцев. К тому же они же собрались играть, точнее эксперименты ставить!
Пока она не чувствовала никакой влюбленности, и что-то внутри ее довольно мурлыкало - "глупости вся эта психология! Но интересные глупости!" Внезапно Эмме стало интересно, почему Уизли во второй раз заговорил об одиночестве. Ей казалось, что у него нет повода грустить - любящая семья, огромная куча родственников, да и в школе он находился в центре внимания. Она находила Доминика счастливым - он не прятался от мира за книгами: "ты на уроки ходишь точно не для того, чтобы учиться..."
- Я еще не задумывалась о старости, - она пожала плечами и улыбнулась, пытаясь представить сначала рыжего, а потом и себя лет так через пятьдесят. - Я выбираю разум. Не уверенна, что всегда смогу так хорошо соображать, а для меня это важно, я хочу заниматься экспериментальной магией после школы и, возможно, до конца жизни, мне бы не хотелось потерять ясность сознания с годами, как тогда жить?
Вопрос бы риторическим. О возможностях и изменениях своего тела, девушка думала еще меньше, чем о почтенной старости. Она была собой здесь и сейчас - высокой, очень худой, смахивающей на мальчика - в своем сознании она оставалась такой навсегда. Ей казалось, что все ее годы будут похожи друг на друга. К тому же, она не связывала старость с упадком бурной жизнедеятельности. Бабушка и дедушка, вели насыщенную жизнь, а первая после смерти мужа совсем перестала проводить много времени дома. Эмма Парацельса не была примерной домохозяйкой, у нее был сад с розами, но на этом домоседство заканчивалось, она не выносила одиночества и скуки. Да чего там... В свои почти семьдесят она не только выглядела лет на двадцать моложе, но и забиралась в горы с резвостью более молодых альпинистов. МакГонагалл такая старость казалась естественной.
Но она понимала выбор рыжего, тем более что он достаточно все объяснил: "ты специально принялся отвечать именно на этот вопрос, так как оно удачно продолжило твой предыдущий ответ".
МакГонагалл лукаво усмехнулась. Ей надоела эта черная тема, и она хотела поговорить о чем-то более веселом. Девушка протянула руку за свитком и на пару минут углубилась в чтение. Многие вопросы смущали ее. Но некоторые совсем вызывали желание бросить игру - вопросы о семье.
Конечно же, Эмма любила своих родных, но в ее сердце было столько не прощения, что тащить его на свет слишком болезненно и откровенно. Уизли не был тем человеком, с которым она могла бы разделить эту боль, скорее всего грустная история о несчастливом детстве последнее, на что он рассчитывал, предлагая свою компанию. Но она не могла без слов донести это рыжему, поэтому решила, что если они доберутся до этих вопросов будет недоговаривать и приукрашивать действительность - ради обоюдного блага. В ней теплилась надежда, что Доминику нет дела до ее семьи, и он попытается спрашивать что-то из серии "партнеров", хотя бы, потому что такое развитие шло ко всем его словам, когда они только сели играть.
- Если бы вы могли проснуться завтра, приобретя качество или способность, то какую? - сперва девушка чуть было не ответила сходу, что давно мечтает научиться летать, но на секунду задумалась и перечитала предложение. - Мне бы хотелось стать мужественной и ничего не бояться.
Это было самым честным из всего, что Эмма сегодня говорила.

Отредактировано Emma McGonagall (2015-05-10 22:04:23)

"И чего ты нашел в этом смешного?" Эмма повела уголком губ в усмешке. Она не видела ничего веселого в своей трусости и не находила повода для шуток. Хоть Доминик и не шутил (не стоило), но ее задело насмешливое выражение на лице рыжего. МакГонагалл захотелось уколоть Доминика в прямом или переносном смысле. Но она не знала, как это сделать лучше всего, чтобы в будущем точно было неповадно. Словами ли нагрубить или достать волшебную палочку? Это было не столько желание злобной натуры, сколько защитная реакция. Эмма была ранимой, но не любила это выказывать.
Чтобы быть более сильной, менее зависеть от других в критических ситуациях ей и хотелось стать смелее. Но это не единственная причина, истина была зарыта в тех закоулках души, куда девушка не заглядывала никогда. Правда в том, что Эмма стремилась изменить себя. Ее примером для подражания был дедушка - храбрый и мужественный, настоящий гриффиндорец. Малькольм заменил ей отца, научил всем моральным ориентирам, но он умер внезапно и не успел сказать, что самое важное, оставаться собой и быть счастливой, что нет ничего страшного, что Шляпа предложила ей выбор между Рейвенкло или Слизерином, что она не обязана никому и ничего. Не было никого, кто хотя бы посоветовал ей остановиться и поступать не так, как правильно для фамилии МакГонагалл, а как хочется. Сама она давно запуталась в том, кем была, и кем хотела стать. Храбрость была необходима ей еще и для того, чтобы заглянуть внутрь себя. Но, если бы Доминик все-таки спросил, зачем ей менять характер, она бы назвала другую причину. Во-первых, связав это со страшной девочкой и своим обмороком на уроке Другой магии, а во-вторых, заявив, что трусость никого не красит, ведь Эмма действительно не была смелой.
Она сложила руки на груди и уставилась на рыжего, размышляя как бы его пообидней спросить, почему он ухмыляется. Если у него были сомнения, то Эммы была готова доказать, что решительности заколдовать его в факультетской гостиной у нее хватит.
Пока МакГонагалл строила  планы, которые едва ли своим коварством превышали фантазию второкурсников, Доминик принялся размышлять вслух над вопросом. Эмма чуть удержалась, чтобы не фыркнуть. "Это ты смеялся над моим ответом? Ты? Уизли-говорящий-со-зверьем. Неа, не звучит." Она повернула голову на бок и с гаденькой улыбочкой, видимо так сейчас она выражала свою месть, подумала:"И зачем тебе это? Уизли, беседующий с животными? Все равно не звучит..."
Она хотела бы спросить, но Уизли говорил достаточно быстро, и его дальнейшие слова смутили рейвенковку. То, что, по мнению рыжего, их объединял ум, казалось естественным. Но другие два пункта...
Эмма проявила то, что называют "женской логикой" -  способность сочинять на ходу и видеть скрытое там, где его нет. Привлекательной она считала себя постольку поскольку, вон даже Король колебался между нею и Максимом, поэтому построила удивительную цепочку: "я похожа на мальчика, я видела как ты целовался с нашим однокурсником, выходит ты тоже считаешь, что я похожа на мальчика, поэтому находишь меня привлекательной. Ты или врешь, или... Hemmetti!"  Было странным, как Эмма принимала сей факт от себя и съежилась на Доминика. Хотя все ее состояние и мысли сейчас были странными, туманными, быстрыми.
Если недавно ей хотелось обидеть Доминика, то теперь она странно смотрела ему в глаза без тени улыбки. Она по-своему смутилась. К тому же в этом " любовь к вопросам " она тоже ощутила лукавство.  Возможно, Эмма опасалась, что Доминик догадывается, что эта игра ни какая не игра, или хуже того, знает всю правду.
Эмма выхватила свиток у него из рук и отвела взгляд. Прекращать эксперимент она пока не собиралась, даже мисс Заучка находила в нем что-то новое для себя. С одной стороны неловкое и не безопасное, с другой что-то приятное.
- На нас свитер одного цвета, мы посещаем большинство похожих предметов  из курса...  Нам нравятся драконы.
МакГонагалл слукавила и назвала три вещи, которые не относились к характеру, но сделала она это непроизвольно, в конце концов, не стоило рассчитывать, что в подобном состоянии Эмма примется за глубокие рассуждения. Единственно, что слова о драконах были то ли притянуты за уши, то ли вытянуты за эти самые уши из памяти. Девушка странно посмотрела на Уизли, демонстративно развернула свиток и принялась долго перечитывать вопросы.
Она скользила взглядом от одного до другого, совершенно забывая все, о чем думала несколько минут назад. Не то, чтобы зелье сделало из нее дурочку, но подарило возможность меньше накручивать себя и волноваться. Наутро Эмма наверняка примется биться головой о подушку, анализируя свое поведение этим вечером. Но до утра же еще далеко.
- Ваш дом со всем вашим имуществом загорелся. После спасения близких и домашних животных у вас есть время, чтобы забежать в дом еще раз и спасти какую-то одну вещь. Что бы это могло быть? Почему?
Легкий вопрос. В нашем доме висит старый гобелен, практически такой же как в гостиной Гриффиндора. Вот его бы я хотела оставить как память о доме и прошлом. Он достаточно старый, бабушка хочет его выкинуть.
Нравился ей этот настенный коврик. Хотя последнее можно было и не говорить, о чем и подумала Эмма переводя взгляд обратно на Уизли.

Эмме нравилось играть в компании Доминика. Она даже начала забывать, что на самом деле это не было игрой, как и экспериментом, в действительности они лишь вытаскивали скрытые желания и чувства друг друга на свет. Ей было достаточно комфортно злиться, обижаться и смеяться над рыжим, не считать себя виноватой, когда на его лице отражалось недовольство. Эмма даже находила это забавным, если бы она обладала более открытым характером и подвижной мимикой, возможно, можно было бы заметить довольство, прятавшееся то за ехидной улыбкой, то за серьезным выражением. Чему девушка радовалась сказать сложно, но ей точно нравилось то, что не было необходимости скрывать чувства.
МакГонагалл подумала, что сейчас рыжему могло прилететь за все его шутки. Мстить за прошлые обиды Эмма не хотела, скорее ей нравилось знать о Доминике больше. Она испытывала моральное удовлетворение от того, что теперь знала о мечте говорить с животными, и могла использовать это, если решит, что Уизли пытается ее обидеть. Ее нисколько не смущало, то, что она вряд ли пойдет на это в настоящем, но подумать о таком было приятно. Еще девушку заинтересовал совсем другой момент, который никак не вязался с характером Уизли, и от того, был столь интересным. Переборщи она с зельем  больше, она наверняка уже бы пододвинулась и, заглянув рыжему в глаза, спросила, неужели он действительно боялся одиночества?
Но чудо уберегло девушку от такого состояния, хотя кубок с остатками сока еще стоял рядом. Иначе Доминику грозили не только такие личные вопросы, но и отсутствие каких-либо мук совести со стороны правильной сокурсницы.  Она еще бы поинтересовалась, верны ли ее выводы насчет того, что он назвал ее привлекательной, потому что она не похожа на красивую девушку, совершенно плоская? Вообще, конечно, МакГонагалл не должны интересовать такие вопросы, тем более со стороны рыжего, но они ее резко заинтересовали и немного напугали.
"Hemmetti!" Варианты сходства из свитера и уроков казались ей вполне нормальными. Она совсем не понимала, что Уизли в них не понравилось, напротив, Эмма заметила, что у них было что-то общее, вспомнила, что Доминик, как и она сама, посещал (почти) кучу предметов, словно собирался пробовать себя во всех профессиях сразу. Она бы сказала, что и кеды у них одного цвета, но это было не так, поэтому девушке пришлось вспоминать что-то другое. Говорить о личных качествах для нее было почти так же как вслух, сказать, что рыжий был красивым. Нет... лучше про свитера или уже допить злосчастный кубок и говорить абсолютно не прикрыто! Она даже не была уверенна, что Доминику до сих пор нравились драконы. Поэтому обрадовалась и улыбнулась, когда он не начал открыто критиковать это сходство, и практически тут же о нем забыла.
Но она услышала, как Уизли, что-то пробормотал в сторону. Поскольку ничего обидного в его словах не было, Эмма не прицепилась к ним сразу. Возникла более интересная тема для размышлений. То, что парень вел дневник, также шло в разрез с его буйным характером. Дневник требовал некой усидчивости, вдумчивости. На взгляд МакГонагалл, у Доминика их не было. В ее фантазии он никогда не спал, практически не учился, и только тратил жизнь на развлечения (впрочем, Эмма могла только догадываться о том, как рыжий проводил свой досуг). Она нетерпеливо заерзала и прикрыла улыбку рукой. "Что же ты там пишешь?" В какой-то момент девушка поняла, что все, что она знала о своем сокурснике было или собранием сплетен или ее домыслами, основанными на его же попытках развеселить ее и том, что можно было назвать общим прошлым. Почему-то рейвенкловке стало немного грустно, и ее посетила мысль украсть дневник Доминика. "МакГонагалл прекрати думать о какой-то ерунде, на что оно тебе сдалось?! Шантажировать его тебе смелости не хватит все равно. Это даже аморально с твоей стороны". Она снова начала сверлить глазами пол, пытаясь сообразить, что с ней, в конце концов, происходит?
И рыжий именно в этот момент решил спросить о Гриффиндоре.
- Да,  застигнутая врасплох она не успела среагировать и соврать. Эмма действительно хотела бы учиться на другом факультете, но знать это никому не полагалось, возможно, Молли,  но не Доминику, который теперь мог шутить по этому поводу. Все МакГонагаллы учились именно на Гриффиндоре, девушка чувствовала себя отщепенцем, хотя прямо никто не говорил ничего против. Скорее Эмма сама придумала себе проблему, что не соответствует фамилии.  Она обняла коленки. - "Ничего ты не понимаешь. И лезешь". Я не хочу перевешивать гобелен, и не хочу, чтобы кто-то убирал его. Он должен быть там, где всегда весел.
Гобелен для девушки был символом ее детства, вечеров с дедушкой, некоторого семейного тепла, и она хотела, чтобы он оставался таким и дальше. Словно без этой тряпки дом перестал бы быть домом. Неожиданно она начала объяснять это все, чтобы рыжий не строил догадок и не приплетал больше Гриффиндор. Чтобы он вообще забыл о львином факультете. Личные несбывшиеся надежды были для нее тем же, чем для Доминика - одиночество. Ребенком Эмма была счастливой, лишить ее воспоминаний было слишком жестоко. Но девушка не торопилась объяснять бабушке причины важности этого гобелена для нее, поэтому периодически МакГонагалл просто ставала жутко вредным и капризным ребенком, склонным к истерике, если ее мнение не было решающим.
- Он висит в гостиной с того дня, как дедушка купил дом, и он не совсем такой как в башне Гриффиндора, просто тоже красный и со львом. Дедушка не позволял его трогать, хоть он и не вписывается в интерьер комнаты, для нас с ним, а теперь только для меня, это часть воспоминаний о детстве. И я не хочу, чтобы кто-то пытался что-то изменить.
Закончив свой рассказ на серьезной ноте, она приготовилась переключиться со своих переживаний на что-то другое. Она очень рассчитывала на какой-нибудь колкий вопрос, но рыжий, кажется, выбрал самый нейтральный из всего списка, снова удивив Эмму. 
Конечно, у нее был совсем другой взгляд на шутки. Она могла бы до завтра перечислять, о чем лучше не шутить, но МакГонагалл была не в настроении, направлять рыжего на верный путь, тем более, гиблое это дело. Главной темой, когда юмор воспринимался особо болезненно, была сама Эмма, отчего-то она думала, что парень пытается ее обидеть, задеть, ту зануду она все еще помнила. Но сказать прямо, что его слова бывают неприятны не могла, в надежде, что Доминик и сам это понимал, просто обладал вредным характером.
- Шутки могут быть очень обидными. Из-за случайных колкостей человек может долго страдать, особенно если шутку подхватят другие. 
Эмма вытянула руку и положила свиток рядом на пол, чтобы читать вопросы, не размыкая своего уютного кольца. Она улыбалась себе пол нос, скользя взглядом по весьма щекотливым темам и гадая можно ли смутить Доминка. Некоторые вопросы так и грозились слететь с языка, но проблема - от таких тем девушка сама смутится, причем куда сильнее рыжего.
Эмма подняла глаза, рассматривая парня несколько долгих секунд:
- А что я помню?

Отредактировано Emma McGonagall (2015-07-20 03:08:29)

МакГонагалл любила учиться, и отдать ей должное, выходило у нее это безупречно, девушка практически жила в книгах и учебниках. Но когда дело доходило до каких-либо взаимоотношений, близость которых превышала помощь с домашней работой, она не столько усложняла простые вещи, сколько не могла найти более легкого пути их решения. Привычки размышлять над уже пройденным у Эмма не было и раз за разом, сталкиваясь со старой проблемой, она решала ее старым способом.
Никто не стремился давать ей советы, такие попытки скорее всего Эмма сама бы пресекла на корню. Поскольку считала себя вполне умной, взрослой и самостоятельной, но на деле девушка была просто упрямой. Конечно, были те, к кому она прислушивалась, но чтобы перечислить их хватило бы пальцев одной руки. Доминика в этом списке не было.
Но она услышала его совет. Тяжело вздохнула, погладила себя по плечу, уткнулась взглядом в свиток, но услышала. Следовать ему или нет, ей еще предстояло решить. Хотя она по-прежнему считала, что Доминик ничего не понимает, но ее тронуло то, что он слушал ее и не отнеся безразлично, что не перевел все в шутку и не попытался критиковать ее отношение к юмору.
Эмма почувствовала на себе взгляд рыжего, но не спешила поднимать голову. В конце концов, она задала довольно странный вопрос, и если ему для ответа требовалось всматриваться в нее - пожалуйста. Она плохо понимала, что происходило, но это показалось ей важным. Но когда Доминик ответил... МакГонагалл показалось, что ей в живот угодили бладжером. Она не сразу поняла смысл фразы и пару минут смотрела на парня стеклянным взглядом, даже когда Доминик резко вернулся к теме Гриффиндора. 
Ее сознание продолжало размышлять над тем, что на взгляд рыжего Эмма его шарахалась.
- Я думаю, что нет ничего плохого в том, чтобы быть очередным Уизли – героем или капитаном команды, вы же семья, а значит, похожи. Но вы большая семья, и каждый из вас может выбрать свой путь. Независимого от вашего выбора, вы останетесь Уизли, вас не станут звать иначе, только к героям, старостам и капитанам прибавится еще кто-то.
Эмма неспешно встала на ноги, чтобы отправиться спать. Слишком много эмоций на нее нахлынуло, а она к ним совсем не привыкла, это вводило в ступор. Ее действительно стало клонить в сон, и появилась дополнительная тяжесть в голове. Она хотела бы пожелать Доминику спокойной ночи, но живот продолжала странно сводить.
- Почему ты решил, что я предпочитаю не помнить об этом?
Собственно лучше бы ей отправится спать, Эмма и сама это понимала, но не решилась сдвинуться с места. Она хотела знать причину. Но также была уверена в том, что Доминик не захочет отвечать и что-то выдумает, на крайний случай отшутится. Пусть так, она не собиралась уходить без хоть какого-нибудь ответа. Конечно, Доминик мог просто не захотеть говорить с ней больше, но МакГонагалл не думала о таком.

«Твоя проблема в том, что ты сам не понимаешь, чего хочешь и не ценишь то, что у тебя есть», - гневно подумала МакГонагалл глядя на Доминика сверху вниз. Его проблема не казалась ей значительной, и самой проблемой тоже. Скорее Эмма находила его капризным ребенком, которого хотелось взять за грудки и попросить очнуться, показать, что его любят. Но возлагать на себя такую миссию она не хотела, боясь, что рыжий встретит попытку агрессивно.
Хотя Эмма, опустившаяся на коленки, нервно дергающая Доминика за край футболки, выглядела бы забавной в своей попытке объяснить, что фамилия не может стать преградой на пути, если он чего-то хочет. Но МакГонагалл в опьяненном состоянии пусть и могла пойти на такое, невзирая, что в гостиной были лишние, все же решила оставить очередного Уизли без нравоучения. Она видела, что ему было не комфортно обсуждать этот вопрос.
Эмма не любила проблемы и конфликты, не нравились ей и те, кто жаловался, начинал споры, но не принимал ни советы, ни помощь. Сама она держала все в себе и это ее потихоньку кушало изнутри. Она не думала, что кому-то нужны ее беды, не столько от того, что боялась быть непонятой, сколько от привычки.
Поэтому ее поразило то, что происходило дальше. Она шагнула назад, словно отступая от Доминика, перепугано глядя ему в глаза. Ей было больно слушать утверждение словно она все забыла. Боль в животе стала масштабней, охватила грудную клетку, сжимая внутренности. Эмма не понимала, зачем подымать старую историю, прошло больше четырех лет, и она смирилась с тем, что Доминик считал ее всего лишь зазнавшейся внучкой директора. Сейчас этот разговор подымал в ней бурю эмоций, и рыжий, подошедший слишком близко, только добавлял им красок.
В любой другой день Эмма бы сказала, что прошло много лет, они были детьми и стоит оставить прошлое прошлому. Но сегодня было особенным, шокирующим для девушки, и именно Доминик напоил ее зельем, пусть он и пожинает плоды.
Эмма некоторое время молчала, пытаясь прийти в себя, испугано отводя взгляд. Излишняя близость сильно мешала успокоиться, но чтобы оттолкнуть рыжего требовалась смелость, которую Эмма решила направить в другое русло.
Мисс я-внучка-директора захотела высказать все, что скрывала четыре года. Ей было действительно больно выслушивать необоснованные обвинения. Когда Эмма начала говорить, она снова почувствовала себя двенадцатилетней девочкой.
- Зачем вейле водиться с внучкой директора? Зачем тебе, которого все любили, с которым все хотели дружить, нужна была зануда? Верно? Я все правильно поняла? Мы общались пока тебе хотелось, пока я нравилась тебе, - ее голос едва заметно дрожал, но смотрела Эмма с нескрываемым холодом, пытаясь хоть взглядом впиться в Доминика ледяными осколками, сделать ему больно, - Что случилось потом, Доминик? Я тебе разонравилась? Стала слишком скучной? Может мешала нарушать правила?
Конструктивно отвечать МакГонагалл уже не могла.

Отредактировано Emma McGonagall (2015-07-27 23:07:48)

"Что я сама? Что я сама? Сама стала избегать своего общества? Сама уходила при первой же возможности? Сама бросила тебя?" - Эмма сжала скулы, Доминик был прав, она была не далека от того состояния, чтобы расплакаться, вспоминая детские обиды. - "Как ты смеешь говорить, что я что-то несу? Как ты вообще смеешь со мной говорить об этом?"
Для Эммы все представало в ином свете. Ей казалось, что она не винила рыжего ни в чем, оставив их дружбу в прошлом как приятное воспоминание. Но на самом деле девушка, наверное, забыла только редкие дни из первых курсов. "Ты, ты... полный... Все ты! Узнал, что вейла и я стала тебе совсем не нужной", - МакГонагалл отвернулась и глубоко вдохнула, чувствуя, как комок подкатывает к горлу. Чего-чего, но лить слезы она не собиралась, - "ты был рад избавиться от моего общества"!
Эмма искренне думала, что рыжий принялся избегать ее. Она никогда не спрашивала прямо и не знала точных причин. Ей казалось, что все дело было в том, что она внучатая племянница директора, и детям, не только Доминику, не хотелось водиться с той, кто могла наябедничать знаменитой тетке или своим занудством разрушить очередную шалость. Большинство ведь никогда бы не призналось в предвзятом отношении открыто, предпочитая перешептываться за спиной, или стремясь не втаскивать Эмму в какие-то приключения. Она не могла винить всех и сразу, МакГонагалл чувствовала, что бывала лишней и не всем нравилась ее компания, ребенком она нашла утешение в книгах. А когда выросла, поняла, что демократичность не свойственна даже многим взрослым, что там говорить о детях. Ну и пусть так. Эмма привыкла быть внучкой директора, в некотором роде полностью приняв это как статус и стараясь ему соответствовать. 
Девушка не могла назвать Доминика одним из всех, смешать с обезличенной толпой, поэтому она изменила отношение к нему. Возможно, это была обида, возможно, ревность. Тогда она не могла дать названия своим чувствам, а теперь эта боль притупилась, оставив только колкие воспоминания. Однажды, Эмма решила, что мешает рыжему, что его напрягает ее присутствие,  и она начала отдаляться, иногда намеренно избегать. Хоть он и нравился ей, но круг общения Доминика рос, и девочка не могла найти себе места в нем. Скорее всего, это действительно была, ревность. Ревность к его обществу, времени, вниманию, в конце концов.
Когда, в рыжем неожиданно проснулись чары вейлы, Эмма почувствовала, что их дружбе пришел конец. Потому что, что могла противопоставить внучка директора такой необычной способности и всеобщему вниманию? Она просто разозлилась на себя, на Доминика, и на весь белый свет за одно. За то, что была глупым и наивным ребенком, которому следовало бы понять, что ничто не вечно.
Эмма не видела смысла продолжать этот разговор, она хотела уйти не сказав ни слова.  "Чего мне ждать? Хочешь услышать, что тогда произошло?" МакГонагалл не умела открыто истерить, - злиться, кричать, топать ножкой, демонстративно рыдать, - но ей всего этого очень хотелось, чтобы выплеснуть эмоции наружу. Она уже приготовилась снова сдерживаться.
Но Доминик не стал больше обвинять ее. Это поразило и обезоружило девушку на столько, что она опустила руки, сомкнутые на груди, и кивнула. Дело было не в том, что прабабушка рыжего вейла, точнее не только в том, но Эмма не была готова говорить о своих чувствах, о том, что чощущала себя одинокой и оставленной. Она была уверенна, что парень тоже бы не хотел услышать ее мнение, несмотря на все свои вопросы.
"Скажи, что я была не права. Скажи, что все не так!" Хотелось уйти, просто уйти. Может, желания причинить боль Доминику больше не было, но МакГонагалл становилось хуже, к сжимающей боли внутри груди добавилась головная и появилась слабость. Эмма в принципе не помнила себя в таком состоянии, но рыжий, запустивший пальцы в волосы, выглядел таким... отчаянным, расстроенным. Это так не шло ему, так не вписывалось в образ, что она снова не смогла сдвинуться с места. На мгновение девушка подняла руку в нелепой попытке прикоснуться, но также резко передумала, позволив парню прийти в себя самостоятельно.
Она не находила слов, и казалось, что вместе с продолжением разговора, можно было начать все-таки открыто истерить, громко, на всю башню Рейвенкло. Остатки трезвого сознания, убеждали отправиться спать, пока этого не случилось. Но.
- Эмма, пойдём со мной на бал, - с усмешкой произнес рейвенкловец, заставив МакГонагалл широко раскрыть глаза. Приглашение вышло слишком неожиданным. Она несколько минут всматривалась в рыжего, словно сомневаясь в его адекватности. Но ее ответ прозвучал вполне твердо: "Хорошо".
Эмма неуверенно повела рукой и опустила глаза. Теперь точно можно было и стоило отправиться спать, если физическая боль позволит, считая сколько раз за сегодняшний вечер Доминик сказал, что она ему нравилась. Девушка молча сделала несколько шагов в сторону спален, а потом резко развернулась и вышла прочь из гостиной.