В какой-то мере Пенелопа была права: Скорпиус не имел абсолютно никаких оснований относиться к ней плохо. Строго говоря, ни о каком «плохом» отношении пока и речи не шло. Малфой вёл себя пренебрежительно и снисходительно, но подобное поведение было для него нормальным, когда речь не шла об его друзьях, преподавателях или иных лицах, общение с которыми было в той или иной степени выгодным. В связи с этим, Пенелопа не учла одного очень важного момента: у Малфоя — чистокровного красавца из Слизерина — не было абсолютно никаких оснований относиться к толстой магглокровной девчонке хорошо.
Пенелопа Сильвестр была его младше, не имела ни какого-то видного происхождения, училась на другом факультете и, судя по тому, что он знал, единственным её достижением была явная победа в соревновании по набору лишнего веса. Если девушка считала, что это могло как-то их сблизить, она сильно ошибалась.
Скорпиус прекрасно осознавал то, как выглядит, но никогда этого не смущался. Более того он не считал свою внешность недостатком. В первую очередь потому, что Малфой почти до одиннадцати лет рос в закрытом обществе людей, среди которых не принято делать резкие замечания лицам, стоящим выше по иерархической ступени, но немалую роль играла его собственная абсолютная уверенность в своём превосходстве, которая могла бы заткнуть рот любому недовольному.
Скорпиус, в отличие от Пенелопы, любил себя и был собой доволен. Эту любовь разделяли его родные и близкие, поддерживая уверенность Малфоя. Конечно, он мог бы стричь волосы короче, играть в квиддич, откровенно грубить, нарываться на драки и делать иные ещё более смехотворные попытки выглядеть мужественно, но, в итоге, смотрелся бы только нелепо со своим женоподобным лицом, хрупким телосложением и тонкими пальцами.
Скорпиус знал, как выглядит, и, в отличие от толстухи, не пытался выглядеть иначе, а носил свою внешность гордо. С другой стороны, это не означало, что ей стоило поступить также. В отличие от Малфоя, внешность которого всего лишь причуда природы, у Пенелопы были явные проблемы с булочками, пирожными или чем-то другим, что девушка поглощала в преувеличенных количествах.
«Значит, профессор?» — бровь юноши вопросительно выгнулась. Объяснение девушки казалось не то, чтобы странным, оно было просто невероятным. Скорпиус, действительно, мог допустить, что профессор упомянул, что староста Слизерина хорошо владеет этим предметом и нередко опережает программу. Однако ни один профессор в здравом уме не отправит к нему грязнокровку.
«По крайней мере, если не хочет сделать ей пакость», — при мысли о такой возможности, губы юноши изогнулись в неприязненной усмешке.
Он мог допустить, что добрая и светлая Доминика, по своей наивности, решила, что Скорпиус был бы рад помочь её подруге. Более того, он был вынужден согласиться, что, вероятнее всего, действительно помог бы подруги своей девушки, по крайней мере, один или два раза, прежде чем вежливо отказаться от подобной радости.
Учитывая довольно ровное настроение Малфоя, он мог бы ответить на просьбу о помощи при любой минимальной выгоде, но даже такой не было в его общении с Пенелопой Сильвестр.
— Я, действительно, как минимум, неплохо разбираюсь в этом предмете и хорошо записываю лекции, — обманчиво мягким тоном заговорил Скорпиус. — И, допустим, я поверил, что мимоходом спросив у профессора, узнаю, что он рекомендовал вам позаниматься со мной, — с тонкой и, в общем-то, беззлобной улыбкой добавил Малфой, подтягивая знакомый учебник к себе.
— Допустим также, я даже отвечу на твои вопросы сейчас, проведу небольшую личную консультацию, — «ввергнув в шок хорошую половину школы», — но ведь одной встречей дело не ограничиться, не так ли? — с насмешливостью в голосе спросил юноша. — Если я сейчас тебе помогу, ты решишь, что можно просить меня о помощи снова и снова, решишь, что мы, если и не друзья, то хорошие приятели. Так? — он как раз прикидывал, насколько Доминика будет возражать, если он немного обидит её подопечную, когда в голову к нему пришёл другой, несколько посторонний вопрос. — А зачем тебе идти вперёд программы?
