Несмотря на позднюю новогоднюю вечеринку, Скорпиус проснулся относительно рано — сказывалась школьная привычка. Он оделся, спустился к завтраку и некоторое время посидел в библиотеке. Торопиться было некуда. Первого января все отдыхали после ночного веселье, в полупустом доме стояла необычайная тишина и даже портреты суровых бледных предков тихо посапывали в своих рамах, не обмениваясь ни сплетнями о вчерашнем празднике, ни обычными для них около политическими мнениями.
Скорпиус читал. Книгу, которую он держал в своих руках, не стоило показывать не только врагам, но и ближайшим родственникам, друзьям и товарищам, которых у юного Малфоя, если задуматься, было не так, чтобы очень много. Это недобрая тёмная книга — одна из немногих сохранившихся в семье после войны реликвий. Скорпиус дочитал две первые главы, услышал очередной бой часов и пошёл собираться. Книга в очередной раз напомнила ему, что всё, что он считает важным и нужным, в сравнении кажется детской игрой.
Скорпиус не любил полумер. Он не мог и не желал учиться доверять кому-то наполовину или наполовину чем-то заниматься. Последние месяцы его жизни были забиты, то выяснением отношений,  то расследованием преступления, то поиском странного призрака. У него объективно не хватало времени даже на учебу, а заседания клуба, который юноша открыл под присмотром Бёрне, постоянно откладывались. Скорпиус понимал, что является, возможно, единственным человеком, который заинтересован в деятельности своего клуба, как понимал и то, что клуб может негативно отразиться на его участниках. Он видел, как его товарищи — друзья и родственники, — все больше отвлекаются от теоретических изысканий в пользу живых отношений, и хотя юноша разумом понимал, что не должен препятствовать этому, тем не менее, подобное поведение злило его, казалось глупостью и предательством. Очередной выбор и раздрай, связанный с ним, долгое представлялся неразрешимым, пока Малфой не смирился с единственным возможным решением. Именно о нём ему хотелось бы поговорить с Реймондом — близким другом и родственником, к мнению которого Скорпиус прислушивался более, чем ко всем остальным.
Он дождался обеденного времени, переоделся, отправил сообщение Доминике, обещая зайти к ней перед вечеринкой у Дэвисов, куда она, разумеется, была приглашена, как его невеста. Когда недолгие сборы были закончены, юноша взял два свертка (большую плоскую коробку в подарочной синей упаковке и квадратную красную, значительно уступающую в размерах) и направился к камину. Своих родителей он предупредил о том, что желает прийти к Дэвисам раньше.
Около половины третьего он вступил в камин и был совсем не удивлён, обнаружив после короткого путешествия на другом конце развалившегося на диване, словно бы ожидающего его уже некоторое время, Реймонда.
— Если бы я знал, что ты будешь меня ждать, то явился бы раньше, — насмешливым тоном объявил Малфой, стряхивая пепел со своей праздничной чёрной расшитой по краю серебром мантии. — Рад тебя видеть, — признался Скорпиус, не добавив вслух «одного». Несомненно, он испытывал тёплые чувства к Эрике достаточно часто, но отношения с непохожей на брата сестрой были гораздо более сложными, чем ему бы хотелось. Переживать их неровности он предпочёл бы по времени, назначенному на праздничный ужин, и никак не раньше. 
— Я не знал, во сколько ты соизволишь проснуться. Держи, — в тёмно-серых глазах юноши отразилась улыбка, когда он протянул плоскую коробку кузену. — Думаю, тебя этот подарок, если не порадует, то позабавит, — объявил он, ожидая, когда Реймонд развернёт упаковку. Внутри хранилась мантия-невидимка. Разумеется, не настолько легендарная, как знаменитая Поттеровская, но достаточно хорошая, чтобы она без особых осложнений прослужила волшебнику несколько лет.
Подарок для сестры — два парных браслета, с помощью которых можно обмениваться сообщениями, — он оставил на столике с запиской на случай, если Эрика обнаружит его раньше, чем встретит Малфоя. После этого юноша скинул и аккуратно сложил мантию.
— Мы можем поговорить? — серьёзным тоном спросил он.